Георгий Герасимович: «Я не думал о карьере. Просто был увлечен своей работой»  

доктор медицинских наук, профессор кафедры акушерства и гинекологии БГМУ

Когда разговор заходит об акушерстве и гинекологии Беларуси, можно не сомневаться, что обязательно появится это имя — Георгий Герасимович. Заслуженный деятель науки Республики Беларусь, доктор медицинских наук, профессор кафедры акушерства и гинекологии БГМУ Георгий Игнатьевич — безусловный авторитет для коллег. Будучи Председателем правления Белорусского научно-методического общества акушеров, гинекологов и неонатологов, он практически стал одним из руководителей акушерско-гинекологической службы в республике. А с 2002 года Герасимович — Председатель Ассоциации акушеров-гинекологов и неонатологов Беларуси. Все научные исследования изложены им в 7 монографиях и 350 статьях, он автор 6 изобретений и 24 рацпредложений, усовершенствовавших акушерско-гинекологическую помощь. Человек-легенда для студентов-медиков, которые учатся по его учебникам, опытнейший специалист, чуткий к трагедиям и драмам женщин, волею судеб ставших его пациентками.

Более полувека заботится о сохранении здоровья будущих и настоящих мам и в 82 года сохраняет завидные бодрость и оптимизм. Мы проговорили с Георгием Игнатьевичем несколько часов подряд, и я все больше убеждалась: такая насыщенная, богатая событиями и встречами жизнь и есть высшая награда.

 
В Минском артиллерийском подготовительном училище (Г. Герасимович — в нижнем ряду крайний слева).

Счастливый случай

— Почему мужчина выбирает такую профессию? Что побудило Вас стать акушером­гинекологом?

— Можно сказать, случайно. После войны все жили бедно и трудно. Отец ушел на фронт, когда уже освободили Белоруссию, — погиб. Дед хотел, чтобы я работал на автозаводе. А у меня в голове одно: учиться. Поступил в Минское артиллерийское подготовительное училище, находилось оно в Гомеле (такие учебные заведения открывались по типу суворовских). Успел освоить программу 8–9-х классов, а затем его расформировали. Мне давали направление для дальнейшей учебы в Ростов (по полковой артиллерии), но я предпочел возвратиться домой и окончить 10-­й класс.

Это была СШ № 60 для мальчиков на улице Красивой, в классе 23 человека, и все как один поступили в вузы. Я больше тяготел к точным наукам и собрался в Харьковский авиационный институт, но мама и родственники предупредили, что материально помочь не смогут. А тут двое одноклассников, с которыми играл в баскетбольной команде за сборную школы, стали звать в мединститут. Вот так с ними за компанию без особого труда стал студентом. Позже моя младшая сестра Тамара тоже окончила мединститут, до сих пор работает педиатром.

— А Ваши родители не были связаны с медициной?

— Они из крестьян, простые, трудолюбивые люди. Отец, вступив в колхоз, работал на жатке, которая ходила по полю в лошадиной упряжке, быстро стал передовиком. Его трудовое рвение кому-то не понравилось, и его с семьей «попросили» из колхоза. В 1933 году родители перебрались в Минск. Папа с 5 классами образования обучился слесарному делу, а с 1938 года даже работал главным инженером по электрооборудованию машин в воинской части. Там же нашей семье предоставили квартиру. Меня, как старшего, отец научил справляться со многими делами, за что очень ему благодарен.

— Вы уже в институте избрали своей специализацией акушерство и гинекологию?

— Нет. На 5­м курсе института женился на однокурснице Галине. Мы были из семей без достатка и стали думать, куда распределиться, чтобы встать на ноги. Нам предложили несколько вариантов. Выбрали Ново-Быховскую сельскую участковую больницу. На 25 коек, свет не проведен. Я приспособил движок: так появилось электричество. Позже купили рентген-аппарат — освоил работу рентгенолога, что типично для врача общей практики. Лечил и детей, и стариков. Делал прививки, принимал роды; когда человек не хотел ехать в райцентр к стоматологу, даже зубы удалял (лечить, разумеется, не брался). Военкомат направил на 4­месячные курсы усовершенствования в хирургическое отделение Могилевской больницы, где я сделал более 100 аппендэктомий. 

Захотелось стать врачом широкого профиля, а не просто хирургом или терапевтом. Мне нравилось присутствовать при рождении новой жизни, видеть счастливую женщину и взволнованных родственников. И я остановился на акушерстве и гинекологии. К тому же в этой специальности нужно быть и хирургом, и терапевтом, потому что многие беременные страдают разными соматическими заболеваниями, и педиатром, чтобы оказывать помощь новорожденному. Сыграло свою роль и то, что в Минске работал видный акушер-гинеколог Леонид Семенович Персианинов, который придал специальности приоритетное направление.

За три года в участковой больнице получил хорошую практику. С женой поступили в клиническую ординатуру мединститута: я — по специальности «акушерство и гинекология», а Галина — по гематологии. После года ординатуры продолжил учебу в аспирантуре. Защитил кандидатскую диссертацию. 

— Сложно было подниматься по карьерной лестнице? Или, наоборот, все давалось легко?

— Никогда не имел цели делать карьеру. В партию вступил не потому, что хотелось подняться выше по служебной лестнице. Просто, когда стал заведующим кафедрой акушерства и гинекологии в мединституте, уже нельзя было оставаться беспартийным: среди моих подчиненных были коммунисты, уклоняться от обсуждения важных для коллектива вопросов я не мог. В жизни мною всегда двигали другие стремления. Наукой и лечебной работой занимался в удовольствие. Всегда был на подхвате, своеобразным борт-акушером-гинекологом. Если надо куда-то ехать или лететь для оказания лечебной помощи, никогда не отказывался. Всю республику исколесил: при необходимости оперировал на месте, назначал лечение. И в этом постоянном труде повышался профессионализм.

Помню, как заведующий кафедрой акушерства и гинекологии мединститута Иван Матвеевич Старовойтов сказал мне: «Будешь делать влагалищную экстирпацию». Эту операцию в Беларуси тогда никто не выполнял. Честно признался в своей неготовности. А речь шла о родной сестре Ивана Матвеевича, которому так хотелось ей помочь. Я поднял литературу, прочел все, что мог, и справился. Слава богу, вмешательство прошло успешно. Эту и манчестерскую операции освоили и мои ученики, а впоследствии — акушеры-гинекологи республики. Разработал метод консервативного лечения миомы матки. Экспериментально доказал ее патогенез, проводил обоснованное лечение с хорошим эффектом. Мною с учениками найдена активная тактика лечения послеродового эндометрита — матка в данном случае рассматривалась как раневая поверхность. Удаление содержимого матки (как очищение раны) с последующим внутриматочным диализом избавляло от воспалительного процесса и предупреждало материнскую смертность. Метод нашел широкое применение.

Сожалею о том, что проявлял недостаточную активность по внедрению своих научных достижений в практику. Тот, кто изучил науку, а к делу не применил, — словно засеял поле, а урожаем не воспользовался…

Наверное, я родился под счастливой звездой, не припоминаю случая смерти своей пациентки. А вот жена, которая была связана с гематологией, очень страдала, когда не могла помочь умирающим людям. 

— Что Вас радует, а что огорчает в молодом поколении акушеров-гинекологов?

— В 60-е годы прошлого века, когда я начинал работать, нормальной считалась ситуация, если один доктор в больнице выполнял кесарево сечение. Сейчас такую операцию делают все. И это радует. А огорчает обвальное снижение профессиональных навыков. Мне кажется, профессия врача теряется. Упор сегодня — на новые технологии. Я не против них, но они не должны вытеснять живого человека из поля видения доктора. Огорчает и развитие коммерческой медицины, превращение ее в разновидность бизнеса, когда некоторые технологии рекомендуются пациентам не ради эффективности, а из-за дороговизны.

В пациенток не влюблялся

— За столько лет работы с женщинами Вы, наверное, все о них узнали? Бывали ли среди пациенток заставившие Вас пожалеть о выбранной профессии?

— Мне легко работалось с женщинами. Всегда их уважал и искренне хотел им помочь. Когда коллеги жаловались на скандальный характер пациентки, то обычно звали меня, и не было такого, чтобы я с кем-то не нашел общего языка. Убежден, что помимо профессионализма акушерам-гинекологам, впрочем, как и медикам вообще, очень важно быть добрыми, участливыми людьми. Конечно, у докторов сейчас нет возможности уделить каждой пациентке столько внимания, сколько ей хотелось бы. С больными надо беседовать, уметь войти в контакт, расспросить, выслушать. Я всегда старался после операции зайти в палату — навестить свою подопечную, и так получалось, что впоследствии становился ее лечащим врачом.

Кстати, мама всегда очень интересовалась моей работой, беспокоилась о здоровье пациенток. Приехал как-то к ней на день рождения после сложной операции. Она расспросила, удачно ли все прошло, и говорит: пока гости соберутся, съез­ди, проверь, все ли ладно? И я заторопился в больницу…

— От многих женщин не раз слышала, что со стороны гинекологов-мужчин они получали больше внимания, нежели от гинекологов-женщин. Чем это объяснить? Казалось бы, мужчинам, которые по природе своей не знают, что такое муки в родах, сложнее понять женскую натуру…

— Да, я заметил: несмотря на то, что дамы стесняются гинекологов­мужчин, они крайне редко на них жалуются. Думаю, именно потому, что те более внимательны. Женщину-гинеколога могут отвлекать гардероб больной, ее украшения и само лицо. Мужчину это не интересует, он сосредоточен на состоянии женщины, на ее диагнозе. Если мужчина-гинеколог осматривает на кресле пациентку, он не будет в это же время отвлекаться на разговор по мобильному телефону. А женщины могут.

— Приходилось ли Вам иметь дело с дамами известными, например, женами публичных людей? Какими они оказывались пациентками?

— Разными. Помню, например, как меня попросили принять роды у народной артистки СССР, оперной певицы. У нее в тот период были сложные отношения со второй половиной, она нервничала, сердилась, кричала. Я подошел к ней и говорю: «Вы лучше спойте, это Вам больше идет». И она перестала ругаться; правда, спеть пообещала, когда родит. 

Принимал роды у Ольги Корбут. В случае с ней допустил ошибку. Осмотрел ее в 30 недель беременности и был уверен, что придется делать кесарево сечение, на что хватало оснований. Но в 36 недель она справилась самостоятельно и родила своего Ричарда.

— Правильной ли Вы считаете практику, когда любимый человек присутствует при родах?

— Во всяком случае, мы должны предоставить мужчине это право. А каждый сам волен решать — видеть ему роды или нет. При этом требуется согласие самой женщины. По моим наблюдениям, мужчины не очень стремятся в родзал. Иногда им там становится не по себе, надо отвлекаться от роженицы и оказывать скорую помощь. Но лишать мужей возможности видеть роды у своей супруги нет оснований, к тому же это «дисциплинирует» женщину и повышает ответственность медработников.

— Барбара Брыльска, у которой муж был гинекологом, как-то сказала, что мужчине, работая с женщинами, трудно удержаться от соблазна и остаться однолюбом и примерным семьянином. Согласны ли Вы с этим? Ревновала ли Вас супруга к женскому окружению, пациенткам?

— Иногда ревновала. Красота — страшная сила. Я люблю пошутить с дамами, побыть в их обществе; сразу чувствуешь себя востребованным мужчиной. Недостатка внимания со стороны прекрасной половины никогда не испытывал. Но мой интерес к женщинам никогда не распространялся на пациенток. Даже самые красивые из них не вызывали эмоций и желаний.

— Принимали ли Вы роды у собственной супруги?

— Нет. Когда родилась дочь, я был еще молодым врачом. Галя уехала рожать к себе на родину, в Слуцк. Примчался следом и ждал этого счастливого момента. Через 10 лет на свет появился сын, роды принимал тоже не я.

— Супружеская жизнь проверяется и отпуском. Вы стремились быть вместе?

— Сначала да. Но наши предпочтения часто не совпадали. Мне, например, хотелось на лодке поплавать, а жене — по лесу побродить. Чтобы мелкие разногласия не вносили в нашу жизнь трещинки, стали отдыхать порознь. Зато какой радостной была встреча!

---

— Как Вы относитесь к знакам благодарности со стороны пациентов?

— Взяток никогда не брал — так воспитан. Но бывает, что от подарка никак не отвертеться. Одна пациентка подарила мне икону «Георгий Победоносец». Когда смотрю на образа, то вспоминаю историю этой женщины. Впервые я прооперировал ее еще девочкой (у нее была аномалия половых органов). Пациентка выросла, поступила в университет, вышла замуж. А спустя какое­-то время у нее образовалась опухоль в малом тазу. Опять пришлось вмешиваться. Вопреки всем медицинским прогнозам, женщина забеременела. Когда она доносила плод до 36 недель, за мной приехали родители мужа — просить о помощи. Из-за аномалий мочеполовой системы никто не брался оперировать эту пациентку. Я сделал кесарево сечение и взял на руки ее долгожданного малыша. А через два года она с мужем и сыном пришла ко мне в гости и в знак благодарности подарила эту старую икону…

---

 

Наследники по прямой 

— Продолжил ли кто-­то из детей и внуков медицинскую династию?

— Дочь Елена окончила БПИ, работает инженером. Сын Юрий — челюстно­лицевой хирург. Мне всегда интересно услышать от него о том новом, что происходит в этой области медицины. Ему приходится выполнять сложные, можно сказать, ювелирные операции. Его умение, талант — мне как бальзам на душу. Подрастают четыре внука. Двое из них выбрали медицину. Первенец дочери Илья работает акушером­гинекологом во 2-м родильном доме столицы. Георгий — сын Юрия, оканчивает БГМУ. А еще у меня две маленькие правнучки.

— Вы с женой участвовали в процессе выбора спутников жизни своим детям, «просеивали» кандидатов?

— Нет. Дочка познакомилась с будущим мужем там же, в БПИ, они с Александром несколько лет дружили и лишь потом поженились. Ко­гда он сделал Лене предложение, я сразу обрадовался: успел парня узнать, а жена требовала «гарантий» надежности. 

Сын нашего одобрения не спрашивал. Мы даже не подозревали, что до армии у него была девушка. На ней он и женился.

— Вы написали книгу «Советы молодоженам». Какую основную мысль хотели бы донести до тех счастливых, которые идут в загс под марш Мендельсона?

— Молодым важно знать, понимать разницу между мужской и женской физиологией, чтобы не совершать ошибок, которые дают нежелательные последствия.

— Вы сторонник того, чтобы ввести предмет «Этика и психология семейной жизни» в школах?

— Такой предмет я вводить не стал бы. Но для курсов повышения квалификации школьных учителей целесообразно разработать специальные программы, подготовка по которым помогла бы им грамотно беседовать с детьми на тему половой и супружеской жизни.

Редкие родители и учителя знают, как правильно воспитывать и образовывать детей в этом смысле.

Исцели себя сам

— Сегодня все чаще напоминают людям о том, что здоровье зависит не столько от уровня медицины, сколько от образа жизни. Каких правил Вы придерживаетесь сами?

— Люблю физическую активность. В школе и институте играл в баскетбольной команде. Пока не женился, штурмовал горы. Можно сказать, вместе с друзьями стоял у истоков развития альпинизма в Белоруссии. Каждый год летом (благо нас финансировала профсоюзная организация) уезжали на Кавказ, где совершали восхождения на вершины Эльбруса и Арарата. Зимой занимались слаломом. 

А еще люблю играть в бильярд, рыбачить, собирать грибы. Сам построил дом, баню. Рядом с дачей в лесу — беседку. Раньше мы всей семьей, иногда вместе с друзьями, встречали там Новый год. Накрывали стол в беседке, раскладывали таежный костер (как инструктор по туризму умею это правильно и безопасно делать), пекли картошку. Елку украшали на месте. Целую ночь веселились, пели песни. 

— Относитесь ли Вы к числу убежденных трезвенников, противников курения?

— У меня довольно большой стаж курильщика. Долгие годы мне казалось, что получаю от этого удовольствие. А вот не дымлю уже 3–4 года. Решил бросить, потому что появилась одышка. Порвал с пагубной привычкой с первой попытки. И не понимаю тех, кто прибегает к кодированию и прочим методам борьбы с курением. 

Убежденным трезвенником не был, иногда пригублял, но когда ты постоянно при ответственном деле — до рюмки ли?

— По сравнению с нашими предками, мы потребляем в разы больше лекарственных средств… 

— Я долгое время старался не пить никаких лекарств. Когда заболел, то начал принимать, но в целесообразности употребления большого количества медикаментов всегда сомневался. Ведь лекарство — яд, только небольшие дозы которого оказывают на организм лечебное воздействие. Беременным лексредства вообще нежелательны, в разных количествах они проникают в организм плода и неблагоприятно влияют на его развитие.

Лекарственные препараты нужно использовать по строгим показаниям и по назначению врача. Особенно осторожными надо быть с гормонами. Много неразберихи и при назначении заместительной гормональной терапии. Гормоны — активные биологические вещества, участвующие в обменных процессах, иногда они нарушают их, из-за чего страдают многие. Я не сторонник «пищевых добавок», почему-то продающихся в аптеках, витаминных и минеральных комплексов. Вместе с пищей можно получать все, что организму необходимо.

Уже не атеист 

— Какое место в реестре Ваших жизненных ценностей занимает дружба?

— Сегодня я остро ощущаю отсутствие друзей. Кто­то из близких по духу товарищей ушел в мир иной. К тому же, будучи постоянно увлеченным работой, не успел обзавестись широким кругом друзей. Да много их и не бывает. Одиночество — удел всех творческих людей, полностью отдающихся своему делу. Друзьями теперь считаю учеников. Радуюсь их успехам. Был внимателен к ним, помогал, вообще старался делать больше для других. Прощал им недостатки, но не терпел подлости. После смерти жены живу один. И спасает меня только труд, ощущение своей востребованности. Кроме консультаций и преподавательской работы, еще оперирую. А что Вы удивляетесь? От операций не устаю.

— Какие качества больше цените в людях?

— Порядочность, честность, справедливость. Эти человеческие качества нынче выходят из моды, оттого чувствую себя иногда несо­временным.

— Вы из поколения, которое воспитывалось в духе стойкого атеизма. Преодолели ли Вы его? Можете ли сказать о себе, что верующий?

— Люди так устроены, что им обязательно надо во что-то верить. В советские времена мы верили в партию и победу коммунизма, это воодушевляло. А потом миф рухнул — и образовалась пустота. А она, как и безверие, отсутствие идеалов, очень опасна. Не часто хожу в церковь. Но назвать себя атеистом уже не могу. Верю, что Высшая Справедливость есть.

— Не возникало ли у Вас, Георгий Игнатьевич, когда-нибудь желания написать мемуары?

— Думал об этом. И написал бы прежде всего о годах войны. Я ведь хорошо все помню. И в качестве очевидца не согласен с тем, как преподносят многие события со­временные историки. Пишут, например, будто немцы разбомбили весь город, что Минск лежал в руинах. Да, Советскую улицу, действительно, разрушили. Но улицы Карла Маркса, Кирова, Грушевская уцелели. Дом правительства, Дом офицеров, институт физкультуры тоже. Автозавод строили при немцах. На нем за высоким забором работали военнопленные. Среди них были и немцы, трудились там минчане и жители окружающих деревень. Оккупанты выглядели и вели себя в начале войны иначе, нежели потом, во время отступления. 

Обо всем этом мог бы написать. Да останавливает сомнение: нужно ли это кому-нибудь сегодня?..

Ольга Поклонская
Фото: Аркадий Николаев и из архива Г. Герасимовича
Медицинский вестник №1, 3 января 2013