Людмила Дедова: «Или артисткой, как Софи Лорен, или стоматологом, как папа»

— Я знаю, что вы хотели быть артисткой. Кто кумир?

— Конечно, Софи Лорен! Она эталон красоты. А вообще, образцом для меня был мой папа. Он никогда не повышал голос, никогда не ругал и не наказывал, мог посмотреть очень строго — и этого было достаточно. Или сказать: «Ми-ла!» Несмотря на многодетность нашей семьи, я была очень привязана к родителям. Хотя «многодетность» — это для того времени громко сказано: детей было трое, что считалось вполне обыкновенным. Разница в возрасте составляла пять и десять лет, я старшая, и на мне лежало много обязанностей. 

Папа был главным врачом областной стоматологической поликлиники, мама — старшим преподавателем в педагогическом институте, оба они уходили рано утром и возвращались поздно вечером. Так я привыкла к тому, что должна отвечать за все. И мало мне было уроков в школе: над письменным столом дома висело расписание. В нем был отмечен каждый день — что, где, когда: английский, музыка, спорт. И везде я непременно стремилась себя проявить.

Училась в английской школе, но не с первого класса, поэтому язык давался мне трудно. И я на каникулах ходила на занятия, чтобы догнать одноклассников. В общем, английский у меня неплохой. Я это поняла, когда поехала во Францию. Потому что там, во Франции, все знали английский точно как я.

Заниматься в музыкальной школе считалось вовсе не обязательным для всех, но желательным. Мне очень хотелось учиться.

Правда, в то время было сложно приобрести фортепиано, люди стояли в очереди на покупку. И меня не принимали в музыкальную школу, а играть так хотелось! Тогда существовали клубы с филиалами музыкальных школ и можно было проходить обучение по той же программе, что и в школе, хоть это считалось не настоящим образованием, а чем-то вроде второго уровня подготовки. Я ходила на занятия в такой филиал. Даже стала составлять этюды. 

При выпуске меня отметили как лучшую ученицу. Сказали: «Посмотрите! Девочка, которая не имеет дома фортепиано! Как она играет! И даже сочиняет!» Ну, а потом как-то раз летом мы, сидя в театре, узнаем, что папу разыскивают. Почему? Привезли пианино! На всю жизнь у меня осталась перед глазами картинка: стоит оно во дворе, люди вокруг собрались, все наши соседи. Это же событие! И я в центре внимания: это мое пианино! 

Тут же поступила в музыкальную школу. Правда, в вечернюю — потому что ходила уже в шестой класс. Ближе к концу учебы мама говорит: «Ну что, Мила, ты уже научилась? Может, хватит?» Я отвечаю: «Нет, я должна окончить эту школу, у меня обязательно должно быть свидетельство». Вот такой максимализм, тяга к обязательному завершению начатых дел. Выпускные экзамены я сдавала досрочно. Потому что входила в  команду по теннису, и мне надо было ехать на сборы.

Оценки были не очень, и это естественно: как я могла быть и здесь и там одновременно?! И вообще, как можно быть успешной досрочно? Но я все сдала: и сольфеджио, и музлитературу. 

В девятом классе у меня оставались только английский и теннис. С языком было уже легче: исчезли комплексы. Ну, а теннис в моей жизни не хобби, а что-то такое, что во мне.

— Стихия…

— Ах, как хорошо сказано! Да, именно стихия. Я занималась им до тридцати лет, пока не перебралась в Минск. 

— А почему переехали сюда?

— (Задумывается.) Вообще, кто его знает. Мне казалось, будто я все время должна что-то доказывать. И не кому-то, а себе. Тогда этого не понимала. Есть люди, которые без конца ищут трудности. Может быть, я стала такой, потому что в семье была старшей, родители относились ко мне не как к ребенку. Мне кажется, мы все из детства. Что-то там было такое, что заставляет всю жизнь заниматься поиском преодолений. Я ведь не помню детства в песочнице и с игрушками, нет у меня в памяти таких эпизодов. Есть другие: как стою в очереди за гороховым хлебом, к примеру. Или как вечером после длинного-длинного дня встречаю маму, и все, что она может мне приготовить, — это картошка или хлеб с подсолнечным маслом и солью. Не потому, что у нас не хватало средств питаться лучше (хотя брать в долг в то время было делом обычным для всех), а потому, что в магазинах ничего не было.

Вот это все я помню и еще, что я все время с сестрами. Но не хотелось все бросить и уехать в другой город, другую республику — нет, не это было причиной приезда в Минск... Это все от папы. В городе, где мы жили, не было медицинского университета, и папа, имея семью и большие обязанности, не смог достичь того, о чем мечтал. Он очень хотел заниматься наукой и был к этому расположен. Первым в Украине применил вольтову дугу в стоматологии, и во всех старых учебниках его имя в связи с этим фигурирует. 

Богатого выбора по окончании школы не было: или артисткой, но уж тогда как Софи Лорен, или врачом-стоматологом, как папа.

Но у меня с первого раза, как и с музыкой, ничего не получается. После неудачного поступления год работала в поликлинике регистратором, медстатистом или «куда пошлют». И одновременно готовилась в следующем году опять поступать в Одесский государственный медицинский институт им. Н. И. Пирогова. Там же оказался и мой будущий супруг (Леонид Александрович Денисов, кандидат мед. наук, доцент кафедры терапевтической стоматологии БелМАПО. — С. Д.). 

Во время учебы я занималась в научном кружке и печаталась в областной газете. И ни одной мысли не допускала, кроме той, что должна работать в институте. Я искала, как это осуществить. Но опять все получилось только со второго раза. Профессор Владимир Иванович Кулаженко, к которому я поступила в аспирантуру, внезапно уходит из жизни (Владимир Иванович Кулаженко заведовал кафедрой ортопедической стоматологии в Одесском ГМИ им. Н. И. Пирогова с 1962 по 1977 год. — С. Д.). 

Но в это же время там работает профессор Юрий Андреевич Фёдоров (заслуженный деятель науки, академик РАТН, профессор Санкт-Петербургской академии последипломного образования; Международным биографическим центром Кембриджа включен в список двух тысяч выдающихся интеллектуалов ХХ века. — С. Д.). Он заметил исполнительную аспирантку, которая все делает как надо и с опережением. 

Когда с уходом Кулаженко я оказалась «не у дел», Фёдоров предложил мне перейти в аспирантуру Ленинградского института усовершенствования врачей, где сам стал работать. С моим переводом были проблемы, ездила добиваться его в Киев. Там как раз проходили соревнования по теннису, и я являлась в Министерство здравоохранения с теннисной ракеткой. Мне говорили: «Девушка, вы не в то министерство зашли…» 

Перевод оказался невозможным: Одесский институт относился к Минздраву Украины, а Ленинградский — к Министерству здравоохранения СССР. Да и отпускать меня не хотели. И тогда Фёдоров принимает решение. «Бросай, — говорит, — эту аспирантуру и поступай в Ленинград». А это уже третий год обучения. И вот, пожалуйста, я и в аспирантуру должна поступать второй раз. Бросаю Одесскую, поступаю в Ленинградскую, через два месяца после ее окончания защищаю диссертацию. Что дальше? На кафедре у Фёдорова устроиться можно. Но где жить? 

Вот тогда и открылся нам Минск. Здесь жили родственники супруга, и сюда же из Одессы перебралась его научный руководитель профессор Яковлева (Валентина Ивановна заведовала кафедрой терапевтической стоматологии БелГИУВ с 1977 по 1990 год. — С. Д.). В МГМИ  в то время на кафедре терапевтической стоматологии работали только пять человек с учеными степенями и званиями: профессор Соснин, доценты Беляев, Тесевич и Остапенко, кандидат наук Латышева.

(Эти фамилии вызывают ностальгию… Георгия Петровича Соснина знаю по табличке на кабинете, соседствовавшим с тем, в котором работала. Иван Борисович Беляев — один из первых специалистов по лечению апикальных периодонтитов, автор книг, популяризирующих здоровье зубов. С Иваном Даниловичем Тесевичем и его студентами трудилась непосредственно. Янина Петровна Остапенко, помню, благодарила меня за то, что я есть, чем вдохновила на всю оставшуюся жизнь. А Светлана Васильевна Латышева доверяла мне больше, чем можно доверить медсестре, и восхищала обаянием. — С. Д.)

Итак, я кандидат наук, супруг на пути к этому. Вместе мы — молодые кадры, которые здесь нужны. Но требовалась прописка. Нам предложили поменять жилье на минское, что в то время было просто невозможно. Но мы поменяли! Продали все, что у нас было, и сели буквально на воду. Помогал ангел-хранитель. Такими сильными были наши целеустремленность и желание работать. 

В марте 1984 года я стала ассистентом кафедры терапевтической стоматологии МГМИ. Трудно было вначале… А потом пришел на кафедру профессор Петр Андреевич Леус — и все закрутилось, стало интереснее. Он приехал из-за рубежа — стремился передать коллегам новейшие знания, заряжал нас идеями.

(Петр Андреевич Леус в 1980–1985 годах был сотрудником стоматологического отдела Штаб-квартиры ВОЗ в Женеве. Наверное, по этой причине возле кабинета, на котором появилась табличка с его фамилией, в среде медсестер было принято не дышать. В 1998 году он ввел для студентов курс коммунальной стоматологии, который читался здесь же, в поликлинике, в аудитории на первом этаже, и обсуждался как нечто необыкновенное. — С. Д.)

К тому времени я уже стала доцентом, но кодовое название «пришлая» (улыбается)  за мной сохранялось, поэтому докторскую диссертацию я защищала под прежним руководством — у профессора Фёдорова…

На одно из кафедральных совещаний Леус принес бумагу — из комитета, который организует Международный кинофестиваль дентальных фильмов. Он проходит только в Париже, раз в четыре года. Участники конгресса демонстрируют научные достижения за последние пять лет, нигде не опубликованные, в виде фильмов. Предложение принять участие в этом конгрессе Леус озвучил с иронией: кто, мол, хочет получить Гран-при? Это был 1992 или 1993 год. На подготовку оставалось год-полтора. А я тогда уже занималась докторской. И у меня было изобретение — вакуум-дарсонвализация. С этим заделом я и подошла к Леусу за бумажкой, принесла ее домой, показала супругу. Он говорит: «А знаешь, давай попробуем». Но как? Начало 1990-х — время сплошных невозможностей. Впрочем, мне помогает Всевышний. Один из наших друзей работал на «8 канале», который расформировывался; у ребят времени хватало, предложили содействие. В кабинете, где тогда была ассистентская, мы снимали фильм, одноименный с моей докторской диссертацией. 

Следующим делом была отправка кассеты в Париж. Еще одно препятствие, которое удалось преодолеть только благодаря пациенту супруга. 

Спустя полгода я получила приглашение на конгресс. Из 150 фильмов, которые были поданы, 75 приняли, и наш фильм занял четвертую позицию. И еще два года демонстрировался на всех стоматологических форумах во Франции как один из интереснейших. Через некоторое время пришло письмо из Америки — о том, что я номинируюсь на награду Американского биографического института.

Путь мой нелегкий, но захватывающий. Заведовать кафедрой я стала в бытность ректора Павла Ивановича Беспальчука, и очень ему за это назначение признательна. 

— И началась еще более интересная жизнь... Что теперь самое главное? Сформировать школу периодонтологии?

— Думаю, сейчас она уже есть. Мы даже издали учебное пособие, первое в Беларуси, основанное на программе, предусмотренной в вузе. Это результат первого десятилетия работы нашей кафедры. Сейчас моя задача — продолжать развитие, настраиваясь на молодежь. И я мечтаю, чтобы ученики меня превзошли.

— А о журнале расскажете?

— Я всегда о нем мечтала! Когда была аспиранткой в Одессе, с периодической литературой было сложно, мы с супругом записывались в очередь в областную библиотеку, чтобы получить издания, где можно прочитать о новинках. 

Позднее, когда уже преподавала, возникла другая проблема: как опубликоваться в журнале, единственном на всю страну? Мне, кстати, это удалось. А потом приехал Леус и сделал стоматологический журнал для Беларуси. Тут уже я подумала, как это замечательно. И вот теперь издаю его… 

Особых трудностей не испытываю. Наоборот! Мне хочется это делать! А когда хочется — трудностей попросту не замечаешь…